«Только Род способен изменить ход истории»

Непобедим народ, который руководствуется духом. Там, где присутствует дух как свидетельство нравственной силы, практически теряют свое значение численное превосходство, камень, металл. Союз с духом означает союз с нравственными силами, чьи возможности возрастают до невероятных высот, становятся неисчерпаемыми.
(Гарегин Нжде «Открытые письма армянской интеллигенции» — газета «Аракс», София, 1926)

Логика вещей ведет нас к упадку. Но есть еще логика духа, которая сминает сердцевину вещей, меняя ход истории.
(Айк Асатрян «Только Род способен изменить ход истории» — газета «Род и Родина», София 1936)

Даже в войне на истощение успех нельзя свести к предсказуемой функции от масштаба вооруженных сил и потерь. Успех — продукт сложной нелинейной зависимости между материальными разрушениями определенного вида и степени и психологическими процессами в сознании участников на каждом из уровней конфликта. Это сложное взаимодействие средств ведения войны и человеческой воли особенно важно на геостратегическом и военно-стратегическом уровнях конфликта, но также вполне очевидно на тактическом и операционном уровнях.
(Эдвард Смит. «Применение сетецентричных войн в операциях, направленных на достижение эффектов в мирное время, при кризисе и войне». Вашингтон, Серия публикаций исследовательской программы по командованию и управлению Министерства Обороны США, 2003)

Первопричина армянского «реализма» лежит глубоко во времени. В некогда целостном Армянском мире появились сперва трещины, а затем разрывы, расколовшие его на части. Все последующие проблемы, раздоры, несчастья и катастрофы становились отголосками и слепками той первой и главной катастрофы, от которой в исторической памяти народа и, тем более, в письменных источниках почти не осталось следов. Сейчас, в XXI веке нашей эры, или в 4499 году по армянскому летоисчислению, берущему начало с даты победы hАйка над Белом, частными методами одной из наук — исторической или любой другой — уже невозможно понять, когда и при каких обстоятельствах имела место эта катастрофа. Переосмыслив, сплавив воедино данные армянской науки, искусства, мифологии, сравнив полученные результаты с аналогичными исследованиями о других древних народах и цивилизациях, можно получить шанс приподнять завесу тайны над самым, пожалуй, таинственным и закрытым от нас событием Армянского мира.

Возможно, из-за этой катастрофы мы застаем праотца армян, титанида hАйка не на Армянском Нагорье, а в Вавилоне, откуда ему и его Роду приходится возвращаться в свою страну, заново ее осваивать. Возможно, катастрофа случилась в другую эпоху — когда Армянский мир впервые отказался от своей самодостаточности, как Центра, Полюса, признав себя периферией чего-то большего, сделав неизбежным свое подчинение чему-то другому, превращение в часть, а затем и в окраину другого мира.

Возможно, начало катастрофы можно связать с концом эпохи легендарных героев и царей Армении, когда отдалилось и затуманилось легендарное время Армянского мира, был дан отсчет тысячелетиям, векам, годам возобладавшего исторического времени.

Легендарное время — не ось с направлением и знаком. Здесь события не имеют начала и конца: битва hАйка и Бела пребывает в вечности и отражается в каждом миге исторического времени. Битва продолжается и сейчас, будет продолжаться и завтра, хотя отражение ее может надолго замутиться в повседневности или скрыться за густой пеленой «новых времен».

Масштаб катастрофы демонстрируют провалы в памяти народа — к примеру, уже в эпоху Хоренаци народные предания традиционно связывали построение города Вана, его знаменитой крепости и системы каналов не с реальными строителями — армянскими царями Ванского царства, а с царицей Ассирии Семирамидой. Такова естественная реакция — в попытке пережить катастрофу живой организм прячет всякие воспоминания о ней и сопутствующих временах в бездонных глубинах коллективного бессознательного. Прячет до тех пор пока не окажется в силах пережить эту боль, изгнать ее из себя.

Давняя катастрофа стала исходным толчком к началу постепенного разрыва связей Армянства с Нагорьем. С течением времени армянин все больше и больше рассматривал себя в качестве некоторой самостоятельной реальности, которая может иметь отдельные от Нагорья судьбу, предназначение и смысл. С утратой Хозяина Нагорье превратилось в объект споров между соседними племенами, народами, цивилизациями. Вначале они только примеривались, а затем начали делить Нагорье и все еще проживавших здесь армян, оформляя и усугубляя духовные трещины и разрывы в Армянском мире.

Уже в национальном эпосе «Давид Сасунский» некоторые герои и ситуации недвусмысленно указывают на деструктивный архетип армянина-«реалиста». От Давида скрывают славу его отца Мгера Старшего (Львараздирателя). При этом дядья Дзенов Ован и Цран Верго находят этому более чем реалистичные обоснования. Во-первых, Давид еще не созрел, чтобы примеряться к отцовскому боевому наследию. Во-вторых, победить Мсра-мелика невозможно — нет необходимого потенциала, чтобы выступить против мировой сверхдержавы и ее армии. Знакомая политика «наименьшего зла»: лучше сегодня отказаться от свободы, согласиться с чисто символическим на первый взгляд подчинением чужой воле, со статусом вассала, который кажется необременительным и даже почетным. В ожидании более благоприятных обстоятельств оставить на будущее ратный труд с его неизбежным риском погибнуть в бою.

Если оставаться в узких рамках real-politic, которой слишком часто придерживалось Армянство, стратегия выживания сегодня за счет уступок в своих правах, экономических и территориальных жертв выглядит безукоризненной. На деле она не выигрывает время, но проигрывает его. Сама тактика уступок, компромиссов всегда оказывала огромное деморализующее влияние. Именно об этом писал Нжде: «Случалось, та или иная наша область оказывалась в изоляции, но благодаря психологической решимости одиночества успешно держала оборону. И, напротив, рассчитывая на внешние силы, мы жестоко проигрывали. Проигрывали потому, что подобные расчеты отнимают характерную для одиночки решимость, иначе говоря, отнимают всякую возможность победы». Незаметно для себя народ скатывался к полному бесправию — не только иноземная власть начинала видеть в нем данника, обязанного платить за право на жизнь, но и сама иноплеменная масса, которая неизбежно проникала на Нагорье через трещины в Армянском мире, уже рассматривала его бесправие как привычную, неотъемлемую составляющую своих прав.

...Правду открывают Давиду не родственники-попечители и преемники отца, это делает давняя любовница покойного Мгера Старшего, сасунская старуха. В эпосе у нее нет собственного имени, Давид обращается к ней «нане», как всегда было принято обращаться к пожилой женщине в Армении. Слово это, по мнению ряда исследователей, восходит к имени богини-воительницы Нане — Афины Армянского мира, шумерской Нанайа (или Нана), чей культ дожил до сасанидских времен в Иране и многих других областях древнего мира.

 «Скажи, пусть дадут тебе стрелы и лук отца» (Ասաց. – Քո հեր նետ ու աղեղ ուներ։/ Էդ նետ-աղեղ, ասա, թող տան՝ էնով գնա), – говорит она, в первый раз рассердившись на бесцельное удальство Давида.

«Коль мужчина и сын ты отца своего —/ Зачем не идешь в Цовасар?/ Ступай, коль ты удалец, владенье отца верни/ На горе Цовасара охотился Мгер» (Դուն որ էդպես տղամարդ ես՝/ Հորի՞ չես էրթա Ծովասար։/ Թե կտրիճ ես՝ գնա, քո հոր որսատե՛ղ առ։/ Քո հոր սեյրանատեղ Ծովասա՛րն է), — говорит она во второй раз.

Эпос достаточно красочно описывает, какой ужас охватил Дзенов Ована и Цран Верго, когда они поняли, что юноше известна правда о воинской славе предков:

«Сказал Ован: «Сынок, обманули тебя,/ Охотничьей горы той больше нет,/ Обманули тебя, солгали тебе!»/ — «Нет, дядя, есть она, есть,/ И я туда пойду, не лги!»/ Ован ему: «Отсохни язык, рассказавший тебе!/ Знай, лао, лишь умер твой отец,/ Мсра-мелик ту гору забрал,/ Мы не смеем ходить туда». (Հրողբեր ասաց. – Ո՛րդի, քեզ խաբե՛լ են./ Քո հոր սեյրանատեղ չըկա՛./ Քեզ խաբել են, քեզ սո՛ւտ կ’ասեն։/ – Չէ, հրողբեր, ես գիտե՛մ, կա՛./ Ես կ’էրթամ, չե՛մ կայնի։ Սուտ մի՛ ասա։/ Հրողբեր ասաց. – Սովորեցնողիդ բերան կոտրի։/ Ա՛յ որդի, ինչ քո հեր մեռավ՝/ Մըսրա Մելիքն էն սար խլեց./ Չե՛նք իշխենա էրթանք)

Потом, уже на самой горе во время ночлега, Ован боится, что Давид увидит свет из могилы своего отца на месте разрушенной Мсра-меликом обители Всевышней Девы Марут — это страх перед прошлым, откуда может прийти откровение о «нереалистичном», полном опасностей ратном пути спасения страны:

«Как мне с Давидом быть,/ Как мне его угомонить?/ Дай подложу под голову себе полу его капы,/ Чтобы меня не бросил сонного ночью,/ Не встал бы, не ушел». (Ինչպե՞ս անեմ,/ Որ դադարի Դավիթ։/ Բերեմ, էնոր փեշ դնեմ տակ իմ գլխին,/ Որ գիշերով Դավիթ ինձ չը թողնի՝ չ’էլնի՝ էրթա)

Когда приходит с войском Кобзадин требовать дани за семь лет, Ован отправляет Давида на охоту в горы, чтобы в его отсутствие отдать врагам все — и жен, и невинных дев, и золото, и скотину. Когда сам Мсра-мелик идет на Сасун, уже Цран Верго замышляет обман:

«Мы слабы, Ован! Где нам воевать?/ Давид сумасброд;/ Чтобы в драку он сам не полез,/ Давай обманем его,/ Пир веселый затеем с ним —/ Допьяна его напоим,/ Жен, стариков и малых детей/ Соберем, к мелику пойдем,/ Все наше добро ему отдадим,/ Склоним головы под его мечом —/ Может быть, над нами сжалится он...» (Հովան, մեր ձեռքեն չի՛ գա, որ կռվենք,/ Բերենք Դավթին, նստենք, քե՛ֆ մի անենք,/ Խաբենք Դավթին, խմեցուցենք,/ Էլնենք, տանենք կընիկ, աղջիկ,/ Ոսկի-արծաթ տանք Մելիքին,/ Անցնենք էնոր թրի տակով,/ Բալքի Մելիք խղճա մեզի)

Не раз в нашей истории мы встречаем эти мотивы. Вместе с распадом старого Армянского мира (смертью Мгера-старшего) власть над Нагорьем отнимается у армянства, пока новый мир слаб и незрел («Мгер в могиле, а Давид в колыбели»). В страхе перед днем возврата, днем Давида, «реалисты», пытаются отодвинуть решающую судьбоносную битву. Одна из уловок — потопить страх, растянув время в нескончаемых пирах. Пиры не от полноты сил и избытка радости, а от отчаянья и слабости, желания забыться, спрятаться от неизбежного будущего.

Перед решающей битвой дядья прячут от Давида оружие, способное принести победу, предлагают обычных коней и тупые заржавленные мечи. Старуха в третий раз рассказывает Давиду правду — он узнает о существовании отцовских доспехов, в том числе Меча-Молнии и коня Джалали. И тут «реалист» Ован вынужден признаться:

«В тот год, как умер брат мой Мгер,/ Я одежды его под порогом зарыл» (Էն տարին, ինչ Մհեր մեռավ –/ Շեմքի տակ էնոր զգեստեր խորեցի։)... «Доспехи я скрыл глубоко под домом/ В большом погребу./ Ты сорок крутых ступенек пройдешь/ И там под землей/ Доспехи отца в укрытье найдешь» (Քո հոր զենք-զրահ, կո՛, էն ներքնատան։/ Քառսուն աստիճան սանդուղք ցած իջնես,/ Նո՛ր քո հոր զենքեր էն տեղեն հանես։)... «С тех пор, как умер твой отец, и по сей день/ Коня Джалали я держу взаперти/ В конюшне большой/ Камнем дверь заложил,/ Корм и воду ему через кровлю даю». Էն օրից, ինչ քո հեր մեռավ, մինչև էսօր,/ Ես քո հոր ձին փակեր էի մեծ գոմ,/ Դուռն էլ շարե. հերթիկեն խոտ ու ջուր կը տայի։)


«Реализм» — одно из следствий процесса утраты как духовной, так и природной опоры, атомизации народа. Конечно, «реализм» — не специфический дефект, органически присущий исключительно армянам.

В армянской среде он развился и расцвел благодаря своего рода положительной обратной связи: ослабление и зависимость Армении диктовали «реализм», «реализм», в свою очередь, обуславливал дальнейшее ослабление и еще большую зависимость. Это касается всех разновидностей «реализма» — «реализма для себя» и «перед другими», «реализма» бытового и политического.

Бытовой «реализм» выражался и выражается не столько в индивидуализме, сколько в ограниченном чувстве солидарности и ответственности, не выходящем за рамки семьи, рода, села или, в лучшем случае, региона. В условиях разложения традиционного уклада внутренний «реализм», «реализм для себя» ведет к недооценке духовной составляющей жизни и переоценке всех мелких ее материальных атрибутов. При диаспоричности Армянства «реализм перед другими» проявляется в первую очередь в мнимой объективности, когда армянин из желания нравиться и преуспевать в неармянской среде готов принять и превозносить идейные ценности большинства, мотивируя это не желанием мимикрировать, но «объективным» взглядом на вещи. Сюда можно отнести и рьяное желание утвердить свою репутацию в мировых научных кругах, выставив себя «объективным» исследователем. Недаром в конце XIX-начале XX века именно ученые армянского происхождения — венский мхитарист Гарагашян, Адонц, Халатьянц, Манандян и прочие — стали инициаторами дискредитации как достоверности «Историй» Хоренаци, Егише и Павстоса Бюзанда, так и самих авторов этих бесценных первоисточников. Другие — Хацуни, Кагян и прочие — отрицали проповедь апостолов на Армянском Нагорье. Недаром в наше время такие ученые, как Рональд Сюни, Нина Гарсоян и другие, заменяют термин «Западная Армения» термином «Восточная Анатолия» и т.  д.

«Реализм» политический есть неверие в потенциал Армянства. Асатрян жестко критиковал привычное оправдание задним числом свершившихся фактов, например, ссылки на «обстоятельства реальности», которые породили спюрк. «Спюрк — есть следствие отсутствия духа, цели, планирования, — писал он в 1938 году. — Там, где этого нет, доминируют «обстоятельства реальности». Тем не менее, по странной логике, ставшей уже традиционной, мы до сих пор гордимся присутствием армян во всех частях света.

Когда-то Лев Толстой писал: «Удивительное дело, какая полная бывает иллюзия того, что красота есть добро». Перефразируя его слова, можно сказать: «Неудивительна иллюзия того, что сила основана на истине». Считанные единицы из армянских патриотов не болели этой иллюзией по отношению к той или иной современной им мировой силе, казавшейся могущественной и необоримой, не проникались ее идеологией. Только за последнюю сотню лет можно назвать социализм, национал-социализм, коммунизм, демократию, европейскую, имперскую идеи и пр. Это не трезвое стремление использовать чуждую силу, а искренняя до наивности вера в нее. Даже тот, кто остается патриотом, представляет армянскую патриотическую идею как частный случай, как проекцию на Армению «руководящей» идеологии. В результате патриоты-«реалисты» попадают в колеса и шестерни мощных механизмов, которые постепенно выхолащивают армянское начало, втягивают их в деятельность по решению чужих глобальных задач.

Истинный политический реализм отдает себе отчет, что в мире идей и вечных ценностей «сосуществование» невозможно. Невозможно поклоняться одновременно двум Богам — как только признается некая глобальная неармянская ценность, армянская автоматически терпит ущерб и отходит на второй план в силу своей «узости», непоправимо меняется внутренний психологический вектор. Действительная, реальная политика знает об этом и принимает во внимание. Она корректирует, подстраивает под себя даже понятийный аппарат любой гуманитарной науки. Именно поэтому такой неоценимой была работа Месропа Маштоца, Корюна, Езника Кохбаци, Мовсеса Хоренаци, Давида Анахта, Газара Парбеци, разработавших армянский понятийный аппарат и терминологию, в том числе через адаптацию наследия эллинской эпохи, греческого мира. Именно благодаря им армянская история, которую Хоренаци прозрел в глубине времен вплоть до легендарного начала армянского летоисчисления, приобрела для народа статус священной.

Среди пишущих и печатающихся армян есть ультра-«реалисты». До каких пределов обмельчания и деградации можно в этом случае дойти, убедительно демонстрирует статья некоего Garin K. Hovannisian-а, редактора журнала «Bruin Standard» Калифорнийского университета Лос-Анджелеса, опубликованная 6 ноября 2006 года в авторитетном американском издании Christian Science Monitor. Нас могут упрекнуть: зачем отводить столько места незначительной фигуре, когда есть более матерые «реалисты», зачем воспроизводить чье-то бумагомарание? Дело в том, что своим бойким пером автор доводит до логического конца и выставляет напоказ все то, что «старшие товарищи» пытаются протащить в более завуалированном виде.


ГЛУПАЯ ЗАТЕЯ С ТЮРЕМНЫМ ЗАКЛЮЧЕНИЕМ ОТРИЦАТЕЛЕЙ ГЕНОЦИДА

Тест на демократию: Терпимы ли взгляды, которые для нас совершенно отвратительны?

«Палки и камни могут переломать вам кости» (английская пословица. — Прим. ред.), но слова могут привести в тюрьму. Так изрекло в прошлом месяце Национальное собрание Франции, проголосовав за штраф в 45 000 евро или «отпуск» в тюрьме вплоть до года для отрицателей геноцида армян, совершенного Турцией в 1915 году. Эта мера наказания встанет в ряд с другими европейскими законами, которые сделали уголовно наказуемым отрицание еврейского Холокоста. Хотяесть еще слабая надежда на отвод законопроекта Сенатом и президентом Жаком Шираком, сам проект напоминает нам о вере французской соцпартии и многих европейских элит, будто правду можно не просто обнаружить, но утвердить декретом.

Новость привела в восторг армянские общины. В столице Армении Ереване школьники осаждали в экстазе французское посольство. В Лос-Анджелесе их сверстники поспешили в чаты и блоги, чтобы отметить восхищение Голливуда перед Франсуа Холландом, главным защитником законопроекта. Президент Европейской Армянской Федерации Хильда Чобоян приветствовала «исторический шаг», отметив, что «гидра отрицания — это опухоль на свободе слова», но ее высказывание всего лишь доказывает, что можно намешать метафор и наговорить чепухи на протяжении всего пяти существительных. Правительство, наказывающее за ложь... Отрицание геноцида может быть опухолью на правде, памяти или даже на человеческом достоинстве, но это даже не прыщик на свободе слова. Это проявление — пусть ложное и отвратительное — той свободы, которую г-жа Чобоян хочет ограничить. Если государство имеет власть наказывать за ложь, оно также имеет власть наказывать за правду (вспомните турецкий закон, наказывающий за оскорбление турецкого национального достоинства), фактически оно может наказывать за все, за что пожелает. Таким был ужасный урок XX века, воплощенный в миллионах и миллионах трупов сталинских гулагов, гитлеровских концлагерей, полпотовских полей смерти и маодзедуновских застенков. Таким был на самом деле урок и армянского геноцида, совершенного режимом, который пытался воздвигнуть на обломках прав человека один народ, одну веру и — что самое важное — воплотить одну идею «оттоманизации». К сожалению, этот урок не усвоен французскими парламентариями и армянской диаспорой, чье представление о политике заканчивается там, где начинается геноцид. Армяне словно говорят: «Если мы сумеем насмерть задушить их взгляды, мы должны сделать именно это», не отдавая себе отчет, что в точности то же самое говорили о них самих младотурки. Представ в этом году перед судом по обвинению в оскорблении турецкого национального достоинства своим признанием геноцида армян, лауреат Нобелевской премии 2006 года турецкий писатель Орхан Памук заявил: «То, что я сказал, — не оскорбление. Это правда. А если даже я неправ? Правы люди или нет, разве они не могут в мирной форме выражать свои взгляды?» Вот ключевой момент: неважно — правы эти люди или неправы. Отрицатели геноцида оскорбляют нас. Однако в каждом порядочном обществе их права наиболее важны и насущны именно потому, что эти права труднее всего уважать. Это тест на демократию. Потерпим ли мы взгляды другого, если они совершенно отвратительны для нас? Франция провалила тест. Гораздо легче заткнуть рот отрицателям, чем изменить их убеждения. Закон даст опасный обратный эффект — он наделит отрицателей двумя вожделенными преимуществами: освобождением от дебатов и положением притесняемых. Они получат не только иммунитет против наших настойчивых возражений, но преимущество слабых, «говорящих власти правду» наперекор ей. Отрицание — это не река в далеком Египте, оно скоро станет подпольной модой в Париже. Цензура издавна была орудием людей, которым угрожают факты, — тех, кто не может победить в дебатах при равных условиях. Цензоры стремятся восполнить с помощью власти недостаток истины в своей аргументации. Франция употребила власть во имя Армении. И армяне возрадовались. Но это не укрепит наш народ и не возместит 1,5 миллиона жертв. Не заставляйте умолкнуть отрицателей, разоблачайте их. Как и в случае Холокоста, делу признания геноцида армян лучше послужит полная свобода слова, когда историки смогут через дискуссию вынудить умолкнуть отрицателей. Мы должны стремиться к такому обществу, где отрицателей документально засвидетельствованных преступлений против человечности будут не штрафовать и не отправлять в тюрьму, с ними поступят хуже — их разоблачат, посрамят и предадут забвению. Уинстон Черчилль сказал: «История будет ко мне добра, поскольку я собираюсь ее написать». История не так добра к людям, стремящимся переписать ее. Одобрив недавний законопроект, французское Национальное Собрание лишило историю последнего искупления ее грехов. Парламент продемонстрировал миру, что армяне скорее задушат дебаты, чем выиграют их раз и навсегда.


По-своему вполне логично, не правда ли? И бесполезно объяснять: если в кои веки кто-то предпринял некий шаг в нашу пользу, незачем так спешно поливать его грязью. Как растолковать армянину ультра-«реалисту», что для армянского сознания оскорбителен сам диспут перед публикой с людьми, которые пытаются оболгать и дискредитировать жертв — наших дедов и прадедов, бабушек и прабабушек? Ведь даже самые рьяные сторонники свободы слова не смеют предложить Израилю или еврейской диаспоре дискуссию, состязание в риторике и красноречии с неонацистами или ревизионистами. Неужели господину Ованнисяну неизвестно, кто и что стоит за спиной отрицателей? Не только весь ресурс турецкого государства, финансирующего по западному миру кафедры турецкой истории и отдельных протурецких историков. За спиной отрицателей — политика «цивилизованного мира», который признал легитимность кемализма в Турции, обнаружив в нем множество «положительных» свойств.

Многое можно было бы напомнить г-ну Ованнисяну, но беда в том, что армянский ультра-«реалист» обязательно хочет быть святее Папы. Именно потому, что диспут оскорбителен для армян, его и надо вести — во имя Свободы Слова, перед которой должны отступить на задний план не только остатки патриотизма, но и остатки собственного достоинства.

Еще несколько слов о г-не Ованнисяне, как образчике ультра-«реалиста». Нужно, безусловно, понимать, что главная его забота — Америка, возрождение американского патриотизма и традиционных американских ценностей. Его, как молодого неоконсерватора, студента факультета истории и философии UCLA, президента организации «Студенты за академическую свободу» (основана ультраправым публицистом Дэвидом Горовицем, связанным с фракцией вице-президента Чейни), беспокоит засилье демократов и либералов в американских университетах — среди преподавательского состава, студентов, в кампусах. Ованнисян не стесняется цитировать конкретных преподавателей, осуждающих политику Буша, капитализм, войну в Ираке, обвинять этих людей в давлении на студентов и промывании мозгов. «В настоящее время студенческие кампусы США стали родным домом для радикально мультикультуралистских и антиамериканских организаций, — пишет он в одной из статей. — Студенты, которые ими руководят, часто отрицают справедливость американского государства и даже его легитимность».

Здесь речь не о том, что неоконсерваторы хуже или лучше неолибералов. Речь об «активной гражданской позиции», горячем американском патриотизме г-на Ованнисяна. Армянскую тему он затрагивает только между делом, ради красного словца. Из множества его статей только три «армянские». В апрельской статье 2004 года об уроках Геноцида армян он вроде бы остается в русле оценок, традиционных для армянской диаспорной публицистики, которая постоянно пытается просветить граждан страны базовой информацией о Геноциде, доказать актуальность этой темы. Дальнейшая и очень быстрая эволюция взглядов Ованнисяна дает нам право отметить существенные недостатки привычного подхода. Как и многие другие, автор приводит цепь последующих геноцидных преступлений — в Европе, Камбодже, Руанде. И делает вывод: «Признание, понимание и уроки Геноцида армян — это не самоцель. Это только средство создать свободный, справедливый и процветающий новый век. 24-го апреля вспомните погибших армян — если не в поминовение их жизней, то ради долговечности наших». Вот где кроется главный дефект «реалистического» представления Геноцида армян всему миру: в попытке достучаться до человечества мы слишком часто превращаем память о Геноциде из абсолютной ценности в прикладное полезное средство, разновидность горького лекарства, ложку которого нужно проглотить всем, чтобы не заболеть. «Реализм» действует на духовное, как ржавчина на металл, мы постепенно начинаем забывать, что наши безмерные жертвы, наши потери — Абсолют мировой истории, а не конвертируемая валюта и не миллионы доз бесплатных прививок для всего человечества. Смысл и предназначение этого Абсолюта — полное и безоговорочное восстановление прав армянского народа, а вовсе не сытое идиллическое благополучие всех и вся в глобальном беспроблемном пост-историческом обществе потребления.

В очередной, второй по счету, «армянской» статье г-н Ованнисян окончательно превращает Геноцид в мелкую разменную монету. Краткой экскурсии по армянским достопримечательностям и посещения нескольких ереванских кафе вполне достаточно для такого вот, мимоходом сделанного, умозаключения: «Этот (sic!) народ пережил геноцид османского турецкого правительства и гнет советских гулагов. Но часто кажется, что армянский народ не переживет коррупцию и бандитизм своего правительства, которое... спонсируется мафией». После таких лихих заявлений в ежемесячнике «Bruin Standard» наш молодой и перспективный «американец армянского происхождения» два с лишним года не вспоминает в своих писаниях о родном народе, оказавшемся в столь тяжелом положении, чтобы вновь забеспокоиться только после решения французского парламента. Тут уж он удостоился привилегии напечататься не где-нибудь, а в Christian Science Monitor.

Почему такого человека нужно называть именно ультра-«реалистом»? Только по причине того что в журнале нельзя употреблять более жесткие определения?

Нет, он в прямом смысле слова ультра-«реалист» — ведь, проживая в диаспоре, такие люди доводят до крайности отчетливо или неотчетливо озвученную позицию власти, идейные стандарты и предубеждения общества. Одно взахлеб превозносят, другое оплевывают, не жалея сил, не беспокоясь о последствиях — ведь лично им это только прибавит очков. Живя в России, такие армянские работники на ниве идей по удивительному «совпадению» оплевывают без разбору все западное, в первую очередь европейские свободы, изображая Англию и Германию заклятыми врагами армян, а различного рода оккультные и тайные секты чуть ли не организаторами Геноцида. Находясь на Западе, они по столь же удивительному «совпадению» обличают Советский Союз и Россию за тоталитаризм, антидемократичность, обвиняют в разделе и порабощении Армении, выставляют чуть ли не главной причиной деградации армян на их родине.

Как пример концептуального «реализма» можно привести дифирамбы «имперскости», «державности», их будто бы позитивной роли в истории Армении — в частности, в недавней статье «Мы — имперская нация» из журнала «Византийское наследство».

«Мы — имперская нация, поскольку состояли при всех империях средиземноморской «подковы» до и после Рождества Христова. Вот обобщенный перечень этих империй: Ассиро-Вавилонская, Ахеменидо-Персидская, Эллино-Римско-Византийская, Турко-Османская, Российско-Советская. Мы не только состояли при этих империях, но и удостоились участи быть Империей в эпоху Тиграна Великого. Мы принимали непосредственное участие в создании и управлении этими империями [...] Попытка вырвать из живой ткани нашей истории имперскую составляющую по критерию презумпции чужеродности — задача абсурдная и контрпродуктивная. Это лишает нашу историю не только объективности и достоверности, но и превращает ее в мрачную череду потерь и неудач по «вине» сменяющих друг друга империй. И все это возникло в результате предвзятой интерпретации исторических событий ангажированными летописцами в угоду конъюнктурным и корпоративным интересам властвующих, конфессиональных пристрастий клерикалов, манипулирующих догмами Священного Писания, вследствие чего все наши невзгоды приписываются имперской злонамеренности, а наши успехи достигаются вопреки и назло проискам завистливых соседей».

Одним махом уважаемый автор отвергает свидетельства армянских историков, деятелей Церкви, многие из которых писали как очевидцы событий, многие имели возможность увидеть последствия недавнего прошлого. Похоже, автору, в отличие от наших великих историков, свободному от всякой предвзятости, из сегодняшнего дня виднее, как оно было на самом деле тысячу или полторы тысячи лет назад. Впрочем, если армянские историки не заслужили его доверия, можно было обратиться к имперским — персидским, византийским, арабским и пр. Для человека, знакомого с историческими фактами, выглядят совершенно безосновательными утверждения о нашем «непосредственном участии в создании и управлении» империями. Неужели не очевидно: нельзя путать «отдельных товарищей» армянского происхождения, сделавших себе карьеру, и армянский народ или хотя бы даже его элиту? Никто ведь не говорит всерьез, что Ирландия и ирландцы принимали участие в управлении США на том основании, что клан Кеннеди имел ирландское происхождение. Да, были византийские императоры армянского происхождения. В частности, один из таких императоров по имени Маврикий писал персидскому шаху: «Армяне — упрямый и мятежный народ; стоя между персами и ромеями, они никогда не дадут им покоя, поэтому надо общими силами выселить их из Армении и рассеять по разным местам, чтобы нам жить в мире». Да, был Анастас Микоян, который дослужился до Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Недавно профессору Ю.Г. Барсегову удалось обнаружить в архивах документы, согласно которым Микоян активно пробивался на прием к Ленину, выступая против декрета «О самоопределении Турецкой Армении» — декрет, по его мнению, был несправедлив по отношению к неармянскому большинству трудящихся, которые проживали на данной территории к концу 1917 года. Два частных случая демонстрируют закономерный образ действий «лиц армянской национальности», причастных к «созданию и управлению» державами и империями.

Еще одно удивительное суждение из статьи: «мы никогда не состояли на задворках какой-либо империи». Звучит красиво, но, конечно же, Армения находилась отнюдь не в центре, а как раз на окраине, на периферии всех перечисленных империй, — достаточно задаться вопросами о названии империи, местонахождении ее столицы, государственном языке, официальной культуре, вере (исповедании веры) или идеологии. Все чего мы добились в этом не самом выгодном положении, добыто не в идиллическом «процессе совместного созидания в имперском многонациональном общежитии», а завоевано в борьбе — в открытом или скрытом противостоянии имперским механизмам унификации и дискриминации, устрашения и поощрения.

Автор статьи утверждает, что понятия «Империя» и «Цивилизация» в определенном смысле синонимы. Он находит столько плюсов существования в рамках империй и держав, что армяне давно должны были стать самой великой и процветающей нацией на Земле — ведь никто дольше нас не находился в составе различных империй.

Однако в статье с броским названием армянам уделено не так уж много места. Зато подробно и со вкусом описаны картины глобальной «войны миров», в которой «реалисты»-армяне, конечно же, разбираются лучше всех на свете. «Именно на подрыв идеи воссоздания Третьего Рима и оспаривание притязаний восточнохристианского мира на Византийское наследство направлены происки англо-саксонского империализма во все времена — от падения Константинополя до сотворения ГУАМа (извините) под брюхом постсоветского пространства» и т.  п.

Намерения автора, вероятно, были самыми лучшими, но получилось немногим лучше, чем у других «реалистов». Хочется попросить их всех: не подбрасывайте, пожалуйста, свои хворостинки в тлеющий огонь мировой вражды с наивной надеждой поджарить на этом огне яичницу и накормить ею наш народ. Армянский мир никогда не стремился сталкивать лбами цивилизации ради собственной выгоды, это не в его духе. Его роль — роль друга, партнера, самодостаточного целого, Полюса, способного помочь взаимопониманию и взаимодействию Запада и Востока, Севера и Юга.

И не надо никого учить уму-разуму. Предоставьте великому и многострадальному русскому народу, который в кои веки сам может решать свою судьбу, возможность делать это без ваших ценных советов. Особенно советов о том, какого рода державу он должен строить и как ему следует распоряжаться своими природными богатствами: «ТРУБА как обобщенный образ коммуникационной сети взаимодействия всех сфер жизнедеятельности Содружества (материальной, информационной, культурной, научной, образовательной и т.д.) должна управляться с безусловным преобладанием идейно-политической составляющей над торгашеской, обладать притягательной силой равновесной соборности для членов Содружества». Видимо, в подаче таких советов и состоит на современном этапе наше участие «в создании и управлении империями». Действительно, зачем «реалистам» строить по кирпичикам процветающую Армению — масштаб не тот, не вдохновляет. В вот России без их «ценных» советов никак не прожить...


Для рядового человека «реализм», по верному замечанию Асатряна, означает разрыв единой ткани времени и вычленение из нее клочка сегодняшнего дня. Отсюда традиционная армянская болезненная самоирония, когда человек не способен воодушевиться современной ему армянской действительностью и в то же время не находит в себе духовных сил подняться над нею, увидеть ее в исторической перспективе.

Возьмем, к примеру, известный в свое время анекдот про объявление в ереванском аэропорту: «Улетающий последним пусть выключит свет...» В силу сугубого материализма и скептического отношения к потенциалу духовного человек не видит, каким образом можно повлиять на «логику событий», «логику вещей», и его невроз проявляется в ядовитой или грустной самоиронии. Сознавая свое бессилие, он стыдится даже высказать нравственную оценку, осудить на словах происходящее. Ощущая себя «тростником на ветру», он перестает видеть себя той тростинкой, из которой рождается Ваагн, становится вместе с другими, себе подобными, тем прибрежным тростником, в котором убивается Давид.

(Впрочем, самоирония бывает разной — некоторым народам свойственно смеяться и подтрунивать над днем сегодняшним, будучи абсолютно уверенными в славе дня завтрашнего. И неважно, когда наступит это завтра — на следующий день или через несколько тысячелетий. Такая самоирония изредка встречается и у армян.)

Для рядового армянина «реализм» также означает абсолютный релятивизм — полную внутреннюю свободу в выборе места жительства, в социальных трансформациях и мимикриях, в лояльности той или иной власти. Но эта свобода безрадостна, ибо человеку свойственно искать во всем смысл, в первую очередь — в собственной жизни. «Реалист» тоже ищет для нее хоть какое-то самооправдание — иногда он жадно хватается за любой негатив, связанный с современной ему Арменией и его соотечественниками, иногда оправдывает себя заботой о семье или служением неким высшим общечеловеческим ценностям.

Почему армянская среда становится питательной почвой для такого «реализма»? Ответом мог бы послужить другой вопрос: существует ли для нас ясно и четко сформулированная непреходящая ценность армянского, если угодно — «армянскости»? В чем она? Одни народы ставят во главу угла имперское начало, другие — миссию всеобщего привития демократии, третьи — свою избранность Богом и заключенный с ним завет. А мы? Череду страданий? Наше присутствие во всех уголках земного шара? Армянский процент в крови известных и популярных людей? Двадцать лет державы Тиграна Великого? Если это все, тогда жалкий «реализм» оправдан. Инстинктивно каждый из нас чувствует существование иных, более высоких, армянских ценностей — чтобы окончательно излечиться от «реализма», их нужно разглядеть в океане времени, поднять на поверхность из глубин коллективного бессознательного народа. Первая и главная из таких ценностей — Армянское Нагорье.

Великую силу и богатырскую стать Давиду дает Молочный источник на вершине горы. Характерно, что никто из людей не сохранил память о нем — это подчеркнуто метафорой тумана, скрывающего путь. Только конь подсказывает Давиду что делать:

«Давида конь помчал в отцовский Цовасар./ Когда Давид пустился в путь,/ Такой густой туман на землю пал,/ Что было пути совсем не видать./ Но, как голубь, летел Джалали сквозь туман./ «Это дело Божьей руки, — подумал Давид. —/ Лучше дам я волю коню Джалали,/ Куда захочет — пусть бежит»./ То был Джалали! Он летел и летел/ И путь семидневный за час одолел./ Поднялся на темя горы, / На вершину горы прискакал и стал./ И вдруг разлетелся туман./ Конь на колени стал у родника./ Давид решил, что Джалали устал,/ И так сказал: «Эй-вах, Джалали,/ Лучше б шею себе ты сломал!/ Я думал через кровавые реки/ Меня ты перенесешь,/ А ручеек на пути повстречался,/ И ты на колени встаешь!/ Что ж ты будешь делать в бою,/ Если здесь боишься ручья?/ Как же я на мелика с тобой пойду?»/ Стременами Давид ударил коня,/ Ребро ему сломал/ И в гневе конь сказал:/ «На солнце я тебя могу сейчас швырнуть,/ Но ради Мгера — пощажу!»/ Давид рассердился, схватился за меч,/ Хотел зарубить коня,/ Вынул наполовину нож из ножен, -/ Свежий ветер тогда вдруг обвеял его,/ Он опомнился, — голос коня услыхал,/ Конь сказал:/ «Здесь Молочный источник Мгера!/ Слезь и попей воды./ И горсти две воды брось на мои бока!»/ Давид сошел и в лоб коня поцеловал,/ Смочил ему бока водой из родника/ И на траву коня пастись пустил./ Сам напился из родника,/ Умылся, лег, уснул./ Стал против солнца Джалали/ И над Давидом простер свою тень.// Проснулся. И чует Давид,/ Что стал он могуч. Одежда отца/ Сделалась тесной ему...» (Քշեց, գնաց մեջ հոր Ծովասարին./ Դավիթ որ Սասունեն էլավ՝/ Էնպես մշո՛ւշ մի, դումա՛ն մի դրեց,/ Որ Դավթի աչք ըսկի ճամփեն չէ՛ր ջոկի։/ Ամա Քուռկիկ աղավնիկի՛ նման թռավ։/ Դավիթ ասաց. Ջա՛նըմ, էդ է՛լ աստծու բան է։/ Կայնեմ, թողնեմ Քուռկիկ Ջալալու կամքին,/ Ուր որ էրթա՛, թող էրթա՛։/ Քուռկիկ Ջալալի՛ն էր, գընա՜ց, գընա՜ց,/ Էն յո՛թ օրվա ճամփան մի սհաթվան անցավ։/ Էլավ բարձրիկ սարի գլուխ./ Որ էլավ էդ սարի գլուխ, կանգնեց./ Կանգնեց վեր էն Կաթնաղբրին։/ Մըժ բացվավ, դուման բացվավ./ Քուռկիկ չոքեր էզար գետին, մնաց./ Դավիթ գիտցավ, թե ձին դադրավ, ասաց./ Հեյ-վա՜խ, Քուռկիկ Ջալալին,/ Քո վի՛զ կոտրի,/ Ես կ’ասեի՝ դու ինձ արնի գետե՛ր տ’անցուցես,/ Էս պո՛ւտ մի ջուր է ինձ չե՞ս կարնա անցուցես։/ Էսա տեղ որ էսպե՛ս կ’անես՝/ Բա մեջ կռվին ի՞նչպես տ’անես./ Ի՞նչպես տ’էրթամ Մըսրա Մելիքի դեմ կռիվ։/ Ասաց, զանգուն էզա՛ր,/ Ձիու կողաշար կոտրեց։/ Ձին ըռկավ, ասաց./ Կարնամ զքեզ զարնեմ արեգական էրես/ Համա քո հոր խաթրին չե՛մ իտա։/ Դավիթ ըռկավ, քաշեց իր թուր,/ Ու Քուռկիկի վիզ տի կտրեր./ Թուր մինչև կես քաշեց՝/ Էն դեհեն քամի՛ մի զարկեց էնոր ճակատ./ Դավիթ ուշքի եկավ – լսեց ձիու ձեն։/ Ձին ասաց./ Էսի քո հոր Կաթնաղբուրն է./ Իջի՛ տակ, ջո՛ւր խմի։/ Իջի պո՛ւտ մ’էլ ջրից տուր իմ կողաշարին։/ Դավիթ իջավ, ձիու գլուխ պագեց,/ Պուտ մի ջուր էտու ձիու կողաշարք։/ Դավիթ ձին էթող խոտերի մեջ արածա,/ Ինքն էլ աղբուրեն ջուր խմեց,/ Պառկեց, քնեց, հանգստացավ։/ Ձին էլ կանգնեց արևու դեմ՝/ Հով արեց վերան։/ Քնից ակահավ, ի՞նչ տեսավ, – հզորացե,/ Իր հոր հագուստ հազիվ կը գա վերան...)

В отрывке действуют три природные стихии — ветер (воздух), который обвеял Давида, вода, которую он выпил, и земля, на которой он уснул. Еще раньше, на могиле своего отца Давид соприкасается со стихией неугасимого огня: «Давид пошел на огонь, наверх он взошел./ Взошел Давид, глядит: там гробница стоит,/ Из гробницы бьет пламя-радуга,/ Над гробницей — свет встает дугой./ Давид подошел, он руку в огонь окунул —/ Не палит./ Он в пламя песок набросал —/ Все ж горит». (Դավիթ իրիշկեց էն կրակ, էլավ գնաց վեր։/ Գնաց, տեսավ կո, գերեզմա՛ն մի կա էնտեղ/ Կանաչ-կարմիր բոցն էդ գերեզմանե՛ն կէլնի։/ Լուս կամար գերեզմանի վերան կանգնե։/ Դավիթ գնաց մոտ, ձեռ էտու բոցին – ձեռ չ’էրեց/ Հո՛ղ թալեց վերան – չը հանգավ։). Примечательны последующие строки: «Тогда лишь подумал Давид:/ Знаю, это и есть Марута, Всевышняя Дева». (Նոր մեջ իր խելքին մտածեց./ «Է՛ն, ինչ Մարութա բարձր Աստվածածին կ’ասեն՝/ Սա է»)

Речь идет о монастыре Богородицы, воздвигнутом на вершине Цовасара. Здесь в одной из сакральных точек Армянского Нагорья соприкасаются и сходятся Вышняя Армения и Армения земная, проявленная. Здесь слиты воедино древние и современные эпосу верования Армянского мира — поклонение предкам, культ огня и света, Христианство, символизируемые гробницей отца, негасимым огнем над гробницей и храмом Богородицы над гробницей, разрушенным, а затем восстановленным Давидом. Отсюда берет начало очередной героический этап армянской истории. Все четыре стихии — огонь, ветер, вода и земля на высотах Нагорья, на горе Цовасар Сасуна, участвуют в инициации нового Героя, наделяя его силой и благословляя.

«Раффи с горечью замечает, что наша судьба была бы другой, если бы армяне вместо монастырей строили крепости. На самом деле, наряду с монастырями, армяне строили и крепости, создав целую систему крепостей. Были армяне, считавшие защиту родины своей религиозной обязанностью, способом заслужить милость божью в потустороннем мире... Но почему оказались напрасными надежды, порывы и преданность поколений? Почему армянский героизм не увенчался победой? Из-за того ли, что армяне больше строили монастырей, чем крепостей? Истинная причина более глубока. Армяне недостаточно приспособились к своей родине. Можно заметить, что следы большинства армянских монастырей и крепостей находятся на высоте до 2000 метров. Армяне не смогли понять завет своих гор и избегали основывать поселения на их снежных возвышенностях. В своем прекрасном нагорье они упрямо поддерживали образ жизни и психологию народа долины. И именно поэтому не смогли воспользоваться стратегическими преимуществами своих неприступных гор», — писал Айк Асатрян.

В эпосе можно найти другой, еще более яркий, образ. Восстановив разрушенный храм, Давид видит во сне Богородицу: «Всевышняя Дева Марута пришла к нему, говорит:/ «Сними ты с пояса меч,/ Заложи мой храм на мече своем/ Вновь за день храм возведешь,/ Обедню отслужишь в нем,/ Чтоб на крепкой основе стояла я». («Քո թուր քո մեջքեն քաշի,/Իմ հիմ քո թրի վերա՛ ձգի,/Օրե՛ մի կը շինես, կը թամամցես,/ Պատարագ մեջ վանքիս կը մատուցես,/ Որ ես վեր իմ հիման կանգնեմ»). Проснувшись, он видит, что камни вернулись на свои места, и возводит храм заново, по указанию Богородицы.


Во всей истории Армении переплетены «реализм» и «безумство храбрых». В течение полутора месяцев за «реалистичной» сдачей без боя Карса по приказу Закавказского правительства из Тифлиса последовали победы «безумцев» под Сардарапатом и Баш-Апараном и почти сразу — «реалистичный» Батумский договор. Самоубийственный «реализм» «конституционного» этапа карабахского движения, когда люди выходили на демонстрации с портретами коммунистических вождей и лозунгами «Ленин! Партия! Горбачев!». И «безумный героизм» добровольцев-азатамартиков, показавших, как завоевывается свобода.

Иногда «безумцы» и «реалисты» сталкиваются на поле битвы, как Вардан Мамиконян и Васак Сюни при Аварайре. Нередко линия раздела проходит в душе человека — «безумец» Дро, покаравший смертью бакинского генерал-губернатора князя Накашидзе, одного из организаторов армянских погромов в городе, Дро — герой Башапарана и «реалист» Дро, опутанный по рукам и ногам большевиками, отправляющий послание в адрес Нжде с призывом согласиться на установление Советской власти в Зангезуре/Сюнике, Дро времен эмиграции и ее постоянных компромиссов.

Наблюдая за борьбой между двумя тенденциями Армянского мира, мы замечаем, что «реалисты» и приверженцы текущего мгновенья всегда оторваны духовно, а часто и физически от Армянского Нагорья. Все разновидности «реализма» есть следствие потери единственной и определяющей реальности — Нагорья. Именно оно, его вечный дух дает силы и мужество встать над текущим мгновеньем, историческим временем, испить воды на горной вершине, на миг отождествиться с hАйком в его вечной битве с Белом. Говоря о земле и воде Нагорья, трудно удержаться от искушения привести хрестоматийный отрывок из Павстоса Бюзанда. Персидский царь Шапух обращается к своим жрецам за советом:

«...Царь армянский Аршак вот уже тридцать лет воюет с арийцами (так называли себя персы. — Прим. ред.), и ни разу мы не могли его победить, а теперь он сам своими ногами пришел ко мне. Но если б я знал, что он будет впредь соблюдать договор со мной и даст искреннее обещание быть покорным, то я бы отпустил его с большими почестями и миром в его страну».

И кудесники сказали ему в ответ: «Сегодня ты нам дай срок, завтра мы тебе ответим». На следующий день все маги и звездочеты собрались, пришли и сказали царю: «Теперь, когда пришел к тебе армянский царь Аршак, как он говорит с тобой, каким языком говорит и как держит себя?» Царь сказал: «Он считает себя одним из моих слуг, старается быть прахом моих ног». Они сказали: «Сделай так, как мы скажем тебе. Держи их здесь, пошли в армянскую страну людей и повели привезти оттуда, из пределов Армении, два вьюка земли и сосуд с водой. Потом повели пол в твоей палатке наполовину посыпать привезенной из Армении землей. Потом ты сам возьми армянского царя Аршака за руку и поведи сперва в ту сторону палатки, где местная земля, и задавай ему вопросы. Потом, взяв его за руку, поведи в ту сторону, где посыпана армянская земля, и послушай, что он будет говорить, и тогда узнаешь, будет ли он верен обету тебе и договору или нет, когда ты его отпустишь в Армению. Ибо если, встав на армянской земле, он станет гневно с тобой говорить, то знай, что как только он очутится в армянской стране, в тот же день заговорит с тобою тем же языком, возобновит ту же войну с тобою, те же сражения, продолжит ту же вражду».

Персидский царь, выслушав кудесников, послал в Армению людей с арабскими верблюдами за землею и водою, которые нужны были для волхвования. Через немного дней возвратились они и привезли то, за чем были посланы. И царь Шапух приказал половину пола в своей палатке засыпать армянской землей и сверху полить водой, а в другой половине оставить свою местную землю. И он велел привести к себе армянского царя, а другим людям велел удалиться, и, взяв его за руку, прошелся с ним. И когда они, прохаживаясь по шатру, ступили на персидскую землю, то он сказал: «Царь армянский Аршак, ты зачем стал мне врагом; я же тебя как сына любил, хотел дочь свою выдать за тебя замуж и сделать тебя своим сыном, а ты ожесточился против меня, сам от себя, против моей воли, сделался мне врагом, и вот целых тридцать лет воевал со мной». Царь Аршак сказал: «Согрешил я и виновен перед тобою, ибо хотя я настиг и одержал победу над твоими врагами, перебил их и ожидал от тебя награды жизни, но враги мои ввели меня в заблуждение, запугали тобою и заставили бежать. И клятва, которой я клялся тебе, привела меня к тебе, и вот я перед тобою. И я — твой слуга, в руках у тебя, как хочешь, так и поступай со мною, если хочешь, убей меня, ибо я, твой слуга, весьма виновен перед тобою и заслужил смерть».

А царь Шапух, снова взяв его за руку и прикидываясь наивным, прогуливался с ним и повел в ту сторону, где на полу насыпана была армянская земля. Когда же Аршак подошел к этому месту и ступил на армянскую землю, то, крайне возмутившись и возгордившись, переменил тон и, заговорив, сказал: «Прочь от меня, злодей слуга, что господином стал над своими господами. Я не прощу тебе и сыновьям твоим и отомщу за предков своих и за смерть царя Артавана. Теперь вы, слуги, похитили у нас, у ваших господ бардз (букв. «подушку», т.е. ранг царя царей. — Прим. перев.), но я не допущу этого, покуда мы вновь не займем своего места». И опять (Шапух) взял его за руку и повел на персидскую землю. Тогда (Аршак) стал каяться в словах своих, преклонился перед ним, в ноги ему поклонился, крайне сожалел и раскаивался в том, что сказал. А когда вновь (Шапух), взяв за руку, повел его на армянскую землю, то пуще прежнего он начал говорить. И опять (Шапух) отводил его с этой земли, и тот начинал каяться. Так с утра и до вечера много раз он испытывал его, и каждый раз, когда (Аршак) ступал на армянскую землю, становился надменным и грозил, а когда ступал на местную землю, то выражал раскаяние».

Возвращаясь к фигуре того же Дро, легко заметить, что вторая половина его жизни, период «реализма» — это всего лишь считанные дни на Родине и долгое существование на чужбине.

«Реалист» — нередко сложная, неоднозначная личность. В эпосе «Безумцы из Сасуна» мы находим поразительный эпизод. Когда Давид в результате хитрости противника попадает в плен, именно «реалист» Ован видит дурной сон, надевает доспехи, седлает коня и отправляется искать племянника. «Давид, где ты? /Богородицу вспомни Марут,/ Вспомни ты Ратный Крест,/ Что на деснице твоей!/ Вставай, встряхнись!» (Դավիթ, ո՞ւր ես,/ Հիշա՛, Մարութա բարձր Աստվածածին,/ Հիշա՛ զԽաչ Պատերազմին). Именно зов Ована заставляет Давида встряхнуться, разорвать цепи и выбраться из ямы. Мудрость эпоса в том, что «реалист» — это не всегда потерянный для народа человек. Часто его поведение ситуативно. В силовом поле подвига он может, пусть хотя бы на время, измениться, подняться над своим «реализмом» и стать истинным реалистом — тем вторым крылом, которое необходимо Армении вместе с первым — героическим. Хочется верить, что большая часть армянских «реалистов» — в глубине души Ованы. Люди, не способные сами зажигать, но способные зажечься от других.

Избежал ли «реализма» сам Айк Асатрян, выброшенный, как и многие патриоты, поражением в эмиграцию? Безусловно, да, так как абсолютным критерием оценки должны являться интересы Армянского мира и армянства. Политическая деятельность Нжде, Асатряна и других спасла от уничтожения армянскую диаспору на территории Европы — от Ла-Манша до Ростова, от Балтийского побережья до Греции. Написанные ими страницы стали заветом для следующих поколений.

Так в чем же заключается главная проблема Армянского мира? Разве он перестал порождать героев? Разве мы свидетели полного засилья «реалистов»? Проблема в расщеплении и разделении некогда единого Армянского мира на всех уровнях — территории, языка, культуры, менталитета, политики и проч. Каждая из частей считает себя носительницей абсолютной истины, претендует на руководящую роль. И трагически не видит себя всего лишь частью, нежизнеспособной без других составных частей.

Не находя вокруг места геройству, подлинный реалист скатывается к «реализму». Презирая соотечественников-реалистов, герои превращаются в опасных авантюристов, марионеток в чужих, чрезвычайно реалистичных, руках

Нужно ли строго судить Дзенов Ована, когда он видит в Давиде зеленого юнца и всеми силами души пытается уберечь от смерти, предотвратить неизбежное с его точки зрения поражение? Это житейская мудрость, и чисто по-человечески дядья Давида не чают в нем души. Они не видят в нем героя, и в этот момент они формально правы. Оба не понимают одного — героя нельзя разглядеть заранее, как нельзя предвидеть и рассчитать чудо. Герой рождается тогда, когда он принимает на себя ответственность. И тут же запускаются механизмы, позволяющие ему обрести все необходимое для подвига — возникает «конь Джалали», несет его к отцовскому источнику и подсказывает напиться воды.

Но не приходится ли на каждого героя десять авантюристов, не способных выдержать паузу, понять, что им нужно обрести еще нечто важное. Такие хватаются за «тупой, заржавленный меч», спешат вскочить на первого попавшегося коня, не желая никого слушать и ничему внимать.

Для победы и возрождения Армянского мира жизненно необходимы две составляющие и два архетипа. Наряду с героями нужны и подлинные реалисты — реалисты героического, способные, в отличие от героев, ежедневно работать на его «матобеспечение», его инфраструктуру. Способные не только обеспечить победу, но и удержать ее, закрепить, превратить в зримые плоды. Их миссия — восстанавливать и застраивать возвращенный Мир, налаживать взаимовыгодное сотрудничество с глобальными центрами силы без служения им, двигаться вперед без размывания традиций.

О возможности сплава двух важнейших архетипов свидетельствует их гармоничное сочетание в человеке. Достаточно вспомнить забытое ныне негромкое имя Нерсеса Аствацатуряна, близкого соратника Нжде и Асатряна, с которым они вместе редактировали и издавали в Софии газеты «Цег ев Айреник» и «Тарони Арцив». Уроженец константинопольского района Скютари, член АРФД, ответственный деятель болгарского отделения Армянского Спортивного Общего Союза, Аствацатурян вел обширную торгово-предпринимательскую деятельность, оказывая заметную материальную помощь национально-освободительной борьбе. В 30-е годы стал одним из активных участников и столпов армянских национальных движений «Цегакрон» и «Таронакан». Каро Геворкян писал о нем: «Личность, любимая всеми слоями болгарского армянства. Как тонко кристаллизовались у него патриотические чувства и восприятие. Благородный характер, преданный и патриотичный... Вся его блестящая торговая деятельность была направлена на обеспечение национальных и политических интересов армянского народа». В 1944 году он был арестован и скончался в советской тюрьме на Урале. (см. статью Мушега Лалаяна — Прим. ред.) Жил как подлинный реалист, умер — как настоящий герой...

Обратимся еще раз к великому армянскому эпосу и раннему упоминанию о чудесном источнике Цовасара, когда основатели Сасуна Санасар и Багдасар видят место впадения ручья в реку. Об этом же эпизоде недавно говорил и Левон Хечоян, признанный мастер армянской литературы наших дней. «И видят — узенький ручей/ Бежит, спешит с высоких гор,/ И прямо в реку буйно бьет,/ И реку режет поперек,/ И оставляет светлый след среди реки,/ И с ней сливается в одно, и с ней течет./ И друг другу задали братья вопрос: «Что за сила живет в этом тонком ручье,/ Что может реку он делить, пересекать,/ И перерезать всю, и в берег ударять?»/ Багдасар сперва промолчал,/ Санасару потом сказал:/ Я немало дивлюсь, да, немало дивлюсь./ Чуть видная вода течет,/ Вон с тех вершин сюда течет,/ И в реку бьет, и реку рвет она,/ И с ней течет, вперед течет она./ Что за вода то, Санасар?»/ Ответил брат:/ «Всесильных то вода./ Кто выпьет воды у истока ее,/ Тот станет силен,/ Спину его не ударит оземь никто,/ Кто отыщет исток еле видной воды,/ Кто дом свой построит у этой воды,/ Тот сам будет сильным, сильнее других,/ И сын его будет силен./ И сын ему сильного внука родит,/ И внук будет сильных иметь сыновей». (Ու մեկ բարակ առու մի էնդիեն՝/ Կ’իջներ, կը գար բարձր սարերից,/ Կը զարկեր մեջ էդ գետին,/ Ու կը կտրեր զէդ գետ,/ Ու կը շերտեր չուրի մեջտեղ,/ Ապա կը խառնըվեր մեջ էդ գետին ու կ’էրթար։/ Էդտեղ էրկու աղբեր իրար հարցուցին./ – Էդա բարակ առվի զորություն ի՞նչ է,/ Որ կը կտրի զէդ ահագին գետ, կը կիսի,/ Կ’անցնի ու կը դիպնի էս փըլին։/ Սանասարի միտքըն փոխվեց,/ Վերուց, ասաց Բաղդասարին,/ – Զարմացեր եմ, շատ եմ զարմացեր էդոր վերան:/ Էդ բարակիկ ջուրն կըգա,/ Հրե՜ն, էն սարի գլխեն կը գա,/ Ու կը զարնե գետին, ու կը կտրե,/ Ու նոր կ’էրթա հետ էս գետին։/ Էդ իմալ ջուր է, Բաղդասար։/ Աղբերն ասաց Սանասարին./ – Էդ ջուր ազնանցորդու ջուր է./ Ով որ էդոր ական ջուրըն խմե,/ Էդպես կտրիճ կըլնի,/ Էնոր մեջքըն գետին տվող չի՛լնի։/ Սանասար ասաց Բաղդասարին./ – Ով որ զէդա պստիկ ջրի ակըն գտնե,/ Ու զիր տունն էլ շինե վեր էդ ջրին,/ Էնոր զավակն էլ որ ըլնի,/ Էդպես զորեղ կ’ըլնի,/ Էնոր մոտեն ազնանցորդի կ’էլնի./ Էնոր տղեք կտրիճ կ’ըլնին)

Если принять этот образ как метафору подлинного армянского видения мира, окажется, что источник героизма и реализма один и находится он на высотах Нагорья. Пройдя долгий путь вниз, в ущелье «тонкий ручей» не теряет своей силы, насыщаясь «знанием» всего Нагорья, что позволяет ему перерезать полноводную реку мира, куда стекаются все ручейки и реки духовных традиций, течь вперед в общем русле мирового времени, оставаясь самим собой.

Только при взаимодействии и деятельном участии обеих армянских «партий» можно достичь успеха, но каждая в отдельности обречена на поражение. Разве не об этом свидетельствует губительный раздор едва ли не на каждом витке армянской истории? Поистине трагическое непонимание, нежелание слышать друг друга, увидеть частичную справедливость иной точки зрения.

Говоря о причинах расколов и раздоров, мы снова возвращаемся к утрате Нагорья — растянутому на века процессу, который лишь ненадолго поворачивался вспять. Необратимость возвращения на Нагорье — вначале духовного, а затем и физического — единственный залог излечения всех болезней Армянства.

Только на пути домой, на Нагорье, к целостности армянской реальности можно снять противоречия между реализмом и героическим, вновь достичь потерянной гармонии и целостности Армянского мира — той самой целостности, в которой каждый из них, оставаясь собой, становится чем-то большим. И события последних лет XX века, арцахская война, безусловно, являются свидетельством перелома, важность и масштабы которого нам еще предстоит оценить.

Р. Арзуманян
К. Агекян

http://www.aniv.ru/archive/2/realisty-i-geroi-rachja-arzumanjan-karen-agekjan/